Gryada : Womens Territory

Много лет все документы, связанные с княжной, хранились в российских архивах под замком, и любители тайн были вынуждены питаться слухами и сплетнями. Главный из этих слухов объявлял ее дочерью императрицы Елизаветы Петровны и ее фаворита (или даже тайного мужа) Алексея Разумовского. Этот же слух объяснял и ее фамилию — «Таракановой» княжна впервые названа через много лет после ее смерти в сочинении французского дипломата Жан-Анри Кастера. Скорее всего, француз приписал ей искаженную фамилию Дараган или Дарагонов — так звали племянников Разумовского, которых он воспитывал как родных детей.

Вслед за французским дипломатом истории княжны уделили внимание многие историки, писатели, кинематографисты. Знаменитой она стала благодаря двум произведениям — картине Константина Флавицкого «Княжна Тараканова» (1864) и роману Григория Данилевского с тем же названием, вышедшему в 1883 году. Оба сделали своих творцов известными, но не принесли им счастья: даровитый художник Флавицкий через два года после вернисажа в возрасте 36 лет скончался от чахотки, ненадолго пережил свой триумф и Данилевский. Пошли слухи о «проклятии Таракановой», которые лишь подогрели интерес к судьбе таинственной самозванки. В1770 году княжна появилась словно из ниоткуда в Киле, столице герцогства Голынтейн. Это была стройная темноволосая женщина лет 25, похожая на итальянку, хорошо воспитанная и говорившая на нескольких европейских языках. Ее будущий возлюбленный и губитель Алексей Орлов так описал ее внешность: «Оная ж женщина росту небольшого, тела очень Сухова, лицом ни бела, ни черна, а глаза имеет большие и открытые, цветом темнокарие и косы, брови темнорусые, а на лице есть и веснушки; говорит хорошо по-французски, по-немецки, немного по-итальянски, разумеет по-английски: думать надобно, что и польский язык знает». В частной коллекции хранится мраморный барельеф, будто бы подаренный княжной Орлову и очень похожий на это описание.

Еще один предполагаемый портрет — в истории Таракановой предполагаемо почти все — изображает княжну в чадре, что подтверждает ее удивительные рассказы. Согласно им, она родилась в Киле от «очень знатных» родителей, которые сразу же отдали ее на попечение некоей вдовы Перет. В девять лет ее зачем-то увезли в Персию к знатному вельможе Гали, ставшему ее воспитателем. Через много лет он — опять-таки без видимой причины — отвез ее обратно в Германию и уехал, оставив ее одну. Надо сказать, что свою биографию княжна меняла так же часто, как фамилии, — под настроение она объявляла себя дочерью то черкесского князя, то мифического «принца Азова». Скорее всего, она просто следовала моде на загадочный Восток, о котором тогда мало что знали. Когда с ней пытались заговорить по-персидски или по-турецки, выяснялось, что этих языков она не знает. Как и русского, хотя уверяла, что ее воспитали в православной вере, — и делала это так же искренно, как в других обстоятельствах объявляла себя лютеранкой или католичкой.

Кем она была в действительности? После ареста самозванки русские агенты обыскали всю Европу и предъявили императрице Екатерине целых три версии ее происхождения: дочь пражской трактирщицы, булочницы из Нюрнберга или итальянской «распутной девки». Но все они не объясняли ни прекрасного воспитания княжны, ни знания языков, ни — самое главное — умения держаться на равных с сильными мира сего. Поэтому сразу же родилась еще одна версия — Тараканова действительно была дочерью Елизаветы и, соответственно, внучкой Петра Великого. Жан-Анри Кастера утверждал, что Елизавета вышла замуж за Алексея Разумовского в 1742 году и родила ему дочь, тоже Елизавету, и недолго прожившего сына. Информированный саксонский дипломат Гельбиг называл княжну дочкой не Разумовского, а другого фаворита императрицы — Ивана Шувалова. Однако никаких документов на этот счет нет. Да и зачем было в этом случае отсылать девочку на край света, если, к примеру, незаконные дети Екатерины — сын и дочь — ни от кого не скрывались и сделали неплохую карьеру при дворе? Возможно, Елизавета, или Элизабет, как она себя называла, действительно была дочерью какого-нибудь знатного немецкого или итальянского вельможи, который оплачивал ее пропитание и воспитание. Таких в Европе было немало, обычно они удачно выходили замуж и становились обычными добропорядочными фрау. Судьба княжны была иной -похоже, она с детства мечтала о приключениях, ей кружили голову мысли о тайне ее происхождения, о ждущем где-то далеко богатстве или даже царском троне… Пока же она перебралась из Киля в Берлин под именем фройляйн Франк, но вскоре бежала, попав в какую-то скандальную историю. Под новым именем — фройляйн Шелль — она оказалась в Генте, где сошлась с молодым голландским купцом ван Турсом. Из-за нее он потерял все — деньги, семью, репутацию. Увязнув в долгах из-за неодолимой страсти подруги к нарядам и ювелирным изделиям, ван Туре бежал в Лондон вместе с Елизаветой, которая на новом месте стала называться мадемуазель де Тремуйль.

Во-первых, жених был хоть и знатен, но беден как церковная мышь. Во-вторых, его сюзерен, курфюрст Трирский, потребовал представить документы, доказывающие знатное происхождение невесты. Узнав об этом, авантюристка решила разобраться с обеими проблемами сразу. Для этого надо было «всего-то» убедить какую-нибудь королевскую династию в своем родстве с ней и стребовать крупную сумму за свой отказ от притязаний на трон. По наводке знакомых поляков, привыкших иметь дело с русскими самозванцами, она остановилась на роде Романовых. По Европе начали расходиться слухи, что в Оберштейне живет «светлейшая принцесса Елизавета Владимирская», истинная наследница русского престола. Осенью 1773 года в Оберштейне появились посланцы виленского воеводы Кароля Радзивилла, который решил поддержать самозванку, чтобы спасти свои владения от российской аннексии. На его деньги княжна отправилась в Венецию, где встретилась с послами Франции и Римского Папы. Им она изложила очередную фантастическую историю: ей, своей единственной дочери, Елизавета Петровна будто бы завещала престол, коварно захваченный Екатериной. Восставшего как раз в те месяцы Пугачева она выдавала за своего брата, якобы воюющего за восстановление ее законных прав. Если европейские державы помогут ей утвердиться на престоле, она даст им любые привилегии и даже обратит Россию в католическую веру. К ее разочарованию, дипломаты не спешили верить этим фантастическим планам. Они, правда, дали ей денег, но привыкшей жить на широкую ногу Елизавете их хватило ненадолго. Летом 1774 года она объявилась в Рагузе, ныне Дубровнике, — торговом городе, тогда принадлежавшем Турции. Оттуда написала письмо турецкому султану Абдул-Хамиду, который безнадежно проигрывал войну России. Повторив легенду о своем происхождении, она снова просила поддержки и обещала теперь уже вернуть туркам отнятые у них земли и чуть ли не обратить всех русских в мусульманство. Не слишком надеясь на успех, княжна одновременно отправила письмо русскому вице-канцлеру Александру Голицыну, где выдвигала куда более скромные претензии: за отказ от трона даровать ее жениху, графу Лимбург-Штируму, герцогство Голь-штейн, которым формально владела Россия. Ни из Стамбула, ни из Петербурга ответа не последовало. Зато на самозванку всерьез сделали ставку поляки, снабдившие ее «доказательством» прав на российский престол -поддельными завещаниями Петра I и Елизаветы. Гонцом между ней и Радзивиллом был шляхтич Михал Доманский, ставший очередным возлюбленным княжны и разделивший судьбу всех прочих, — чтобы уплатить ее долги, он продал имение. Доманский остался верен ей до конца, а вот переменчивый воевода скоро помирился с русскими властями и все письма Таракановой отправлял в камин, не читая. У нее оставалась одна надежда — командующий русским флотом на Средиземном море граф Алексей Орлов. Один из участников переворота, приведшего Екатерину к власти, ее многолетний любимец стал терять влияние, когда императрица увлеклась новым «случаем» — мужественным, хоть и одноглазым Григорием Потемкиным. Всезнающий иезуит Ганецкий, приставленный поляками к княжне, доложил ей о недовольстве Орлова своей опалой, и в августе 1774 года она отправила ему письмо с просьбой о поддержке. В случае прихода к власти она туманно обещала ему «вечную признательность». Орлов тут же . доложил о письме в Петербург, верноподданно сообщив о своем намерении покарать самозванку, — «навязал бы камень ей на шею да в воду». Екатерина одобрила это намерение, приказав: «Если то возможно, приманите ее в таком месте, где б вам ловко бы было посадить на наш корабль и отправить за караулом сюда». Дело осложнялось тем, что княжна не сообщила, где находится. По всему Востоку были разосланы российские шпионы, включая прославленного графа Сен-Жермена и будущего основателя Одессы де Рибаса. Узнав, что Тараканова скрывается в Рагузе, раздраженная Екатерина приказала требовать ее выдачи, а в случае отказа -разрушить город. Не показывая вида, она на самом деле была сильно встревожена происходящим. Еще не было подавлено до конца восстание Пугачева, со всех сторон империи угрожали враги, и любой из них мог использовать самозванку в своих интересах. Императрица буквально места себе не находила — как и ее соперница, которую встревоженные власти Рагузы попросили поскорее убраться вон. Она отправилась в Неаполь, потом в Рим, где всю зиму жила в уединении, пробавляясь скудными подачками папского двора. В итоге ей пришлось просить денег у английского консула в Ливорно Дика — он-то и выдал ее русским. Узнав о местонахождении самозванки, Алексей Орлов немедленно направил к ней своего генерал-адъютанта Ивана Христинека. Для начала тот заплатил долги княжны, за которые ее грозили бросить в тюрьму. Потом рассказал, что Орлов поддерживает ее дело и просит о личной встрече. Елизавета ликовала — наконец-то ей улыбнулась удача. Наняв на российские деньги золоченую карету и 60 слуг, она в феврале 1774 года с помпой отправилась в Пизу под новым именем — графиня Зелинская. При встрече с Орловым она вновь пересказала историю своей жизни, добавив, что ее претензии на трон поддерживает вся Европа, а скоро она отправится в Стамбул, чтобы привлечь на свою сторону султана. Чтобы не дать ей затеряться на просторах Востока, граф решил действовать быстро и пустил в ход все свое обаяние. Уже следующую ночь они провели в одной постели. «Влюбленный» Орлов уверял, что готов жениться на ней, что с его помощью она взойдет на престол так же легко, как когда-то Екатерина. Впервые в жизни потеряв голову, княжна позволила отвезти себя в Ливорно, где граф предложил показать ей флагманский корабль «Святой великомученик Исидор». Едва ступив на палубу, она вместе с ее слугами была арестована; это случилось 25 февраля 1774 года.

Княжну заперли в каюте, куда Орлов передал записку: «Моя любимая, я тоже под караулом, но сделаю все возможное, чтобы освободиться и освободить тебя». Считают, что это была хитрая уловка, призванная удержать пленницу от самоубийства, но, быть может, граф и правда привязался к своей жертве и пытался успокоить ее? Во всяком случае, он распорядился, чтобы ее получше кормили, и передал на корабль сундук с ее нарядами и стопкой французских  » романов. Уже на следующий день корабль, которым командовал адмирал Грейг, снялся с якоря и отплыл в Россию. На первой же стоянке в английском порту Плимут княжна попросила вывести ее на палубу подышать и там попыталась броситься за борт. В последний момент один из матросов поймал ее за руку. 11 мая корабль прибыл в Кронштадт, откуда пленницу и восьмерых ее спутников перевезли в страшный Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Слуг после допроса отпустили, двух польских дворян, включая влюбленного Доманского, допрашивали несколько дней, но в итоге тоже выпустили, даже дали денег на дорогу. С самозванкой обошлись куда строже. Следствие по ее делу возглавил тот самый вице-канцлер Голицын, который методично задавал вопросы: какого она происхождения, как ей пришла мысль «всклепать на себя» притязания на русскую корону, кто ее в этом поддерживал? Княжна повторяла привычные выдумки и держалась дерзко -требовала встречи с императрицей и предлагала ей наладить торговлю России с Персией и всем Востоком. Екатерина в гневе писала Голицыну: «Никто ни малейшего не имеет сомнения о том, что она авантюрьерка, и для того вы ей советуйте, чтоб она тону убавила и чистосердечно призналась в том, кто ее заставил играть сию роль, и откудова она родом, и давно ли плутни сии примышленны». Между тем заключенной становилось все хуже: во время скитаний она заболела туберкулезом, и в сыром каземате болезнь быстро прогрессировала. В июле Екатерина велела передать узнице, что помилует ее, если она откроет правду о своем происхождении. Княжна могла уступить и провести последние месяцы жизни на воле. Могла уехать в Италию, под благодатным солнцем которой болезнь могла отступить. Но это значило раз и навсегда расстаться со сказкой о своем знатном происхождении, утратить надежду на богатство. Пожертвовать им Тараканова не могла — ей легче было умереть. Больше императрица о ней не вспоминала. Заключенная умерла 4 декабря и была похоронена во дворе крепости в могиле без креста и надписи. С ее смертью, как ни странно, не перестала жить не только легенда о княжне Таракановой, но и она сама. В московском Ивановском монастыре в том же 1775 году обосновалась пришедшая «из дальних краев» монахиня Досифея, в миру носившая странное имя Августа. Много лет ее никто не навещал, а если бы посетители и явились, их бы не пустили в келью затворницы — на то был строгий приказ церковного начальства. Досифея умерла в 1810 году, а два года спустя страшный пожар уничтожил и монастырь, и все документы, что могли пролить свет на ее происхождение. Многие до сих пор считают, что монахиня была «настоящей» Таракановой, дочерью Елизаветы, — на это будто бы намекает ее имя Августа, «августейшая». Есть и те, кто думает, что Екатерина, объявив княжну умершей, милостиво отправила ее доживать свой век в московскую обитель. О судьбе самозванки ходило много странных версий — то ли ее засекли кнутом в Сибири, то ли она утонула во время петербургского наводнения 1777 года. В любом случае ее судьба оказалась печальной — как экзотическая бабочка, она беспечно залетела в книгу русской истории и оказалась раздавлена между ее тяжелых страниц.